Книга I. Пробуждение - Страница 52

Вздохнув, Кенрик снова начал прокручивать в памяти случившееся с момента выхода из портала и в который раз поразился числу невероятных совпадений. Он давно должен был быть мертв! Не найди он котенка, не запечатлей и не реши из-за этого Тень защитить слабого неумеху, ставшего кровным братом его сына, из леса не вышел бы. Да и дальнейшее тоже неправдоподобно. Случайности? Ох, не верится что-то в такие случайности. Но все это произошло, именно с ним произошло — и никуда от этого не денешься, придется принимать мир и жизнь такими, как есть. И Кенрик постепенно свыкался со всем случившимся. Одно только обстоятельство вызывало глухую досаду — вынужденная смена имени, но лучше так, чем умереть ни за что, ни про что.

День прошел незаметно, на привал путники остановились у древней полуразрушенной шестигранной башни — в Игмалионе так не строили никогда, по словам Марка, эту башню возвели задолго до образования королевства. Весь день они двигались по предгорьям неприступного Онгерского хребта — люди здесь не селились, не прокормиться на голых скалах. Однако предгорья покрывал лес и встретить здесь кого-нибудь можно было, что нежелательно, поэтому десятник старался держаться самых высоких мест, откуда хорошо обозревались окрестности. Однако людей путники так и не заметили.

Уже разведя костер, Кенрик вдруг почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Казалось, нечто бесконечно древнее и страшное внимательно изучает и оценивает его, как бы делая вывод достоин ли он чего-то. Но чего? Что за странное ощущение? Немного подумав, юноша рассказал об этом Марку.

— Смотрит на тебя кто-то? — встревожился тот. — Молния!

Карайна подошла к нему и потерлась носом об плечо. Некоторое время они молчали, затем Марк повернулся к Кенрику и буркнул:

— Мерещится тебе, парень. Ни людей, ни зверей, ни зорхайнов тут нет. Хотя то, что зверья никакого нет, странно. Молния говорит, что место нехорошее, но безопасное.

Юноша вздохнул — ему становилось все тревожнее и тревожнее, несмотря на слова наставника. Что-то из этой башни все-таки смотрело на него, именно на него. Почему не на Марка? А кто его знает! Очень не хотелось оставаться рядом с этой башней, но выбора он не имел — наставник явно не собирается никуда уходить, решил ночевать здесь. Что ж, придется терпеть.

— Мр-р-р… — басовито мурлыкнули за спиной.

Раньше Кенрик бы от такого звука отпрыгнул бы в сторону и ринулся бежать, но не теперь. Все обычно — Тень явился сыночка кормить. Юноша достал котенка из-за пазухи, почесал ему шейку и обернулся. Точно, на траве лежала небольшая антилопа с разорванным горлом, а рядом довольно облизывался шкодливый черный кот. Он вздохнул и опустил Черныша на землю, тот сразу ринулся к отцовской добыче и принялся жадно хлебать свежую кровь. Как обычно весь перемазался, но был вылизан Тенью, а частично вылизался сам. После этого был обтерт сухой ветошью и снова засунут за пазуху, где вскоре, немного поворочавшись, довольно засопел.

— Хорошо нам, — довольно сказал Марк, облизав ложку после того, как они сами поели. — Часовых не нужно выставлять, как обычным отрядам, карайны — лучшие часовые, они к нам никого не подпустят.

— А откуда они вообще взялись, эти карайны? — поинтересовался Кенрик. — Вот в моей родной каверне их нет.

— Беранис их знает, — пожал плечами десятник. — Всегда были. Слухи ходят, что пару тысяч лет назад один маг чего-то сделал с дикими котами, вот они и стали разумными. Но так оно или нет — трудно сказать. Слухи ведь — они слухи и есть, люди чего только не выдумают.

— Ясно, — вздохнул юноша, поняв, что ничего толком об этом его наставник не знает.

— Лады, давай спать, вставать с рассветом, — буркнул Марк, доставая из дорожной сумки свернутое одеяло и теплый плащ. Ночами в горах всегда холодно, без плаща можно было замерзнуть.

Кенрик последовал его примеру и лег возле костра. Десятник вскоре мерно засопел, он умел по солдатскому обыкновению быстро засыпать всегда и везде — кто знает, когда удастся еще поспать? А вот юноше не спалось, чужое внимание к его персоне становилось все настойчивее, нечто непонятное пролистывало его память, как страницы книги, просматривало тело и без спроса что-то меняло в нем. По всей поверхности кожи бегали мурашки, покалывали иголочки, становилось то жарко, то холодно. Внезапно до Кенрика дошло, что он должен идти, что его ждут. И он обязан прийти! Это слишком важно, это нечто такое, что больше него самого. Но должен появиться не с пустыми руками…

Юноша рывком сел, подтянул к себе свой мешок и не глядя сунул туда руку. Схватил что-то продолговатое, достал и увидел взятую с древнего алтаря часть посоха. В этот момент до него дошло, что ни об алтаре, ни о посохе он никому не сказал. Ни Марку, ни остальным невидимкам. Почему? Он не знал, но четко осознавал, что обязан молчать о них. Обязан, потому что от этого зависит не только его жизнь, а само существование мира. Не одной каверны, а всего мира! От этого осознания у Кенрика волосы дыбом встали. Да что же это такое?! На нем, что, белый свет клином сошелся?! Почему именно с ним все это происходит?! Одновременно юноша четко понимал, что сейчас встанет и пойдет туда, куда его так настойчиво зовут, не имеет права не пойти. Почему зовут он не имел понятия, но был уверен — зовут.

Сжав во мгновенно вспотевшей ладони часть посоха, Кенрик встал и повел ошалевшими глазами по сторонам. И вздрогнул — невдалеке от почти потухшего костра неподвижной статуей замер Тень. Возникало ощущение, что он окаменел на бегу с поднятой лапой. Юноша подошел к карайну, окликнул, но ничего не изменилось — тот не видел и не слышал его. Марк тоже казался мертвым, хотя всегда спал очень чутко. Это что же получается? Сила, зовущая его, усыпила ненужных свидетелей? Да, так и получается. Но времени терять Кенрик не мог, понимал это четко, хотя не знал, откуда взялось это понимание. Он поежился, вынул из-за пазухи спящего мертвым сном котенка, положил его на одеяло и решительно двинулся к полуразрушенной башне, отстраненно удивляясь собственным поступкам — в обычном состоянии он никогда бы не рискнул лезть туда, с детства отличаясь немалой осторожностью, если не сказать трусостью.